Доринда невозмутимо пожала плечами:
– Он прислал гонца, одного из тех, что носят черные куртки, с письмом для Бэила. Бэил, конечно же, позволил прочесть его мне, – по ее тону было совершенно ясно, что иначе и быть не могло, – но Кар’а’карн просил Бэила никому не рассказывать, так что я не могу сказать и тебе.
– Нет акушерки? – ошеломленно переспросила Надере. – Кто же говорит тебе, что есть и что пить? Кто дает тебе надлежащие травы? Прекрати метать в меня свирепые взгляды, женщина. У Мелэйн характер похуже твоего, но у нее хватило разума позволить Монаэлле руководить ею в этом вопросе.
– Каждая женщина во Дворце считает себя вправе указывать мне, что есть, – горько ответила Илэйн. – Иногда мне даже кажется, что так поступает каждая женщина в Кэймлине. Доринда, ну может хоть вы…
– Миледи, ваша еда стынет, – мягко заметила Эссанде, однако в ее голосе слышались нотки настойчивости, которая позволительна старым слугам.
Сжав зубы, Илэйн покорно опустилась на стул, который отодвинула для нее Эссанде. Она не плюхнулась на него со всего маху, хотя ей очень хотелось поступить именно так. Она изящно опустилась. Эссанде взяла расческу с костяной ручкой и, сняв полотенце с головы Илэйн, начала расчесывать ее волосы, пока та ела. Она ела по большей части потому, что если бы она не стала, то кого-нибудь отправили бы за едой погорячее. Эссанде и телохранительницы запросто могут запереть ее тут, пока она все не съест. Помимо сморщенного, но вовсе не испорченного яблока, еда была решительно неаппетитна. Хоть у хлеба и была хрустящая корочка, но мякиш кишмя кишел долгоносиками, а размоченные сушеные бобы, поскольку запасы свежих бобов испортились, были жесткими и безвкусными. Яблоко нарезали и, слегка полив маслом, перемешали с травами – корнем лопуха, калиной, корой шиповника, одуванчиком, листьями крапивы. На второе на ее подносе стоял лишь бульон, сваренный из косточек козленка. И ни грамма соли. Свет, да она убила бы за кусок хорошо посоленной говядины с жирком! А вот у Авиенды на подносе лежали ровные ломтики говядины, пусть и немного жестковатой. И она запросто могла попросить вина. Хотя у Илэйн все же был выбор напитков: либо козье молоко, либо вода. Чаю ей хотелось не меньше, чем сочного мяса, но после даже самого слабого чая ей бы пришлось бегом нестись в уборную, а сейчас и без того проблем хватает. Поэтому Илэйн ела методично, механически, пытаясь думать о чем угодно, только не о вкусе во рту. Яблоко хоть как-то спасло положение.
Илэйн попробовала выудить из айилок какие-нибудь новости о Ранде, но, видимо, они знали еще меньше, чем она сама. По крайней мере, так можно было заключить с их слов. Когда нужно, они умели отмалчиваться. Ну она хотя бы узнала, что он где-то далеко на юго-востоке. Где-то в Тире, решила она, хотя с той же долей вероятности он мог оказаться и на Равнине Маредо, и на хребте Мира. Еще она выяснила наверняка, что он жив, но больше ничего выведать не удалось. Илэйн пыталась поддержать беседу о Ранде в надежде, что женщины хоть где-то проболтаются, но с тем же успехом она могла пальцами обтесывать кирпичи. У Доринды же с Надере появилась собственная цель: убедить ее немедленно завести акушерку. Они раз за разом повторяли, какие опасности подстерегают ее и детей, и даже видение Мин не стало для них достаточным аргументом.
– Ну хорошо, – сдалась наконец Илэйн, бросая нож и вилку на тарелку. – Я начну искать ее сегодня же. – И если вдруг она не найдет ни одной, то они об этом никогда не узнают.
– У меня есть племянница, она как раз акушерка, миледи, – подала голос Эссанде. – Мелфани торгует травами и мазями в лавке в Новом Городе на Свечной улице, и я уверена, она весьма искусна. – Она водворила на место несколько последних локонов и отстранилась с довольной улыбкой. – Вы так похожи на мать, миледи.
Илэйн вздохнула. Кажется, ей суждено получить акушерку вне зависимости от ее желания. Еще одного надсмотрщика, который будет следить, чтобы каждый прием пищи превращался в сущее мучение. Ну ладно, может, акушерка посоветует ей средство от ночной боли в пояснице и чувствительности груди. Благодарение Свету, ей не пришлось страдать от постоянных приступов тошноты. Женщины, способные направлять, никогда не страдают от этого проявления беременности.
Когда Авиенда вернулась, на ней снова была айильская одежда, поверх которой сестра накинула влажную шаль. Темный шарф вокруг головы не давал волосам падать на лицо. За плечами она несла мешок. В отличие от Доринды и Надере, носивших множество браслетов и ожерелий, на ней было единственное серебряное колье – изящные тонкие диски, сложенные в хитроумный узор, – и костяной браслет с резьбой в виде множества роз с шипами. Авиенда вручила Илэйн тупой кинжал.
– Держи это при себе, и будешь в безопасности. Я постараюсь навещать тебя как можно чаще.
– Может, порой у тебя и выдастся минутка для этого, – строго сказала Надере, – но ты сильно отстала и, чтобы нагнать, должна упорно трудиться. Как странно, – задумчиво протянула она, покачивая головой, – говорить с такой небрежностью о передвижении на большое расстояние. Шагнуть через лиги, сотни лиг, одним махом. Каким только вещам мы ни научились в Мокрых Землях.
– Пойдем, Авиенда, нам пора, – поторопила Доринда.
– Подождите, – попросила Илэйн. – Пожалуйста, еще совсем немного.
Сжимая кинжал, она метнулась в гардеробную. Сефани, вешавшая синее платье Авиенды в шкаф, оторвалась от этого занятия, чтобы сделать реверанс, но Илэйн не обратила на нее внимания и откинула резную крышку своего костяного сундучка с драгоценностями. Внутри, поверх ожерелий, браслетов и брошей, разложенных по отделениям, лежала брошка в форме черепашки из янтаря и фигурка сидящей женщины, завернувшейся в собственные волосы, из потемневшей от времени кости. Обе вещицы были ангриалами. Положив кинжал с рукоятью из оленьего рога в сундук, Илэйн взяла черепашку, а затем, неожиданно для самой себя, схватила крученое каменное кольцо сновидений, отливающее одновременно красным, синим и коричневым. Она не пользовалась им с тех пор, как забеременела, а если она все-таки сможет направлять Дух, то у нее есть еще серебряное кольцо из переплетенных спиралей, отобранное у Испан.