Нож сновидений - Страница 28


К оглавлению

28

Она вполне могла сбежать во время прогулки – никто не запрещал ей этого, не отдавал распоряжения, которому она обязана была бы подчиниться, и от подобного отношения горечь ее была еще горше. Терава знала, что Галина вернется, как бы плохо с ней не обращались, – в надежде, что однажды Хранительница Мудрости избавит от данной ею проклятой клятвы повиноваться. Галина снова обретет возможность направлять Силу, как и когда она того пожелает. Иногда Севанна заставляла ее направлять, выполняя лакейские, ничтожные задания или просто для того, чтобы продемонстрировать, что она способна командовать ею, но это случалось настолько редко, что Галина страстно желала хотя бы такой возможности обнять саидар. Терава не позволяла ей даже коснуться Силы, если только Галина не упрашивала и униженно не вымаливала разрешения, но потом запрещала направить даже прядку Силы. И Галине приходилось умолять, пресмыкаться, унижаться, лишь разрешили хотя бы такую малость. Галина поймала себя на том, что скрежещет зубами, и заставила себя разжать челюсти.

Возможно, Клятвенный Жезл в Башне способен избавить ее от этой клятвы, так же как почти идентичный ему жезл, которым владеет Терава, однако Галина не могла быть уверена в этом. Два жезла не были совершенно одинаковы. Единственное различие состояло в маркировке, однако вдруг клятва зависит от того, на каком конкретно жезле она дана? Она боялась уйти без жезла Теравы. Хранительница Мудрости часто оставляла его на виду в своей палатке, но она сказала Галине: «Ты никогда его не возьмешь».

О, Галина могла прикоснуться к этому жезлу, толщиной в запястье, провести пальцами по его гладкой поверхности, однако, как ни напрягала силы, она не могла обхватить его рукой. Ни за что – только если бы кто-то передал его ей. По крайней мере Галина надеялась, что в этом случае не будет считаться, что она его взяла. Должно быть, так. Только при мысли, что все может оказаться не так, ее охватывали уныние и отчаяние. Примечая жадные взгляды, которые Галина бросала на жезл, Терава расплывалась порой в редкой улыбке.

Неужели моя маленькая Лина так хочет освободиться от клятвы? – насмешливо говаривала она. – Значит, Лина должна быть очень хорошей собачкой, потому что мысль освободить тебя у меня может появиться только в одном-единственном случае – когда ты убедишь меня, что даже после этого останешься моей собачкой.

Всю жизнь быть игрушкой для Теравы и мишенью, на которой она отыгрывается за свой вспыльчивый нрав? Оставаться девочкой для битья, на ком Терава отводит душу, когда в ней вспыхивает гнев на Севанну? Чувства, возникающее у Галины при этих мыслях, никак нельзя описать словом «отчаяние». Вернее подошло бы слово «ужас». Галина опасалась, что, случись подобное, она сойдет с ума. И в той же мере она опасалась, что у нее не будет такого пути для бегства, как безумие.

В крайне дурном расположении духа, она приложила руку «козырьком» ко лбу, прикинула высоту солнца. Терава просто сказала, что ей хотелось бы, чтобы Галина вернулась затемно, и хотя до сумерек оставалась еще добрая пара часов, Галина с сожалением вздохнула и не мешкая поворотила Быструю, направив кобылу вниз по склону, между деревьев в сторону айильского лагеря. Хранительнице Мудрости нравилось добиваться послушания, не отдавая прямых приказов. Для этого она знала тысячу способов, отчего у Галины кожа покрывалась мурашками. Ради собственной безопасности малейшее пожелание Теравы ей нужно принимать как приказание. Стоит опоздать на несколько минут, и ее ждет такое наказание, при мысли о котором Галина съеживалась от страха. Она ежилась и ударами каблуков то и дело подгоняла кобылу, и без того быстро ступавшую среди деревьев. Оправданий Терава не признавала. Никаких.

Вдруг перед Галиной возник айилец – из-за толстого ствола шагнул высокий мужчина в кадин’сор, под ремешки, на котором висел футляр с луком, за спиной заткнуты копья, а вуаль висит на груди. Ни слова не сказав, он ухватился за уздечку.

Какое-то мгновение Галина оторопело смотрела на него, потом возмущенно выпрямилась в седле.

– Болван! – рявкнула она. – Неужели ты не знаешь, кто я? Отпусти лошадь, а не то Севанна и Терава спустят с тебя шкуру! Сначала одна, потом другая.

Обычно у этих айильцев мало что отражалось на лицах, но ей почудилось, будто его зеленые глаза слегка расширились. И потом она закричала, когда он рывком выдернул ее из седла, схватив за белое одеяние громадной пятерней.

– Замолчи, гай’шайн, – сказал айилец, но таким тоном, будто ему было безразлично, подчинится она его словам или нет.

Одно время Галине приходилось повиноваться всем, но как только они поняли, что она подчиняется любому приказу любого айильца, очень многим оказалось в удовольствие давать ей какое-нибудь глупое поручение, и, когда она требовалась Тераве или Севане, она оказывалась занята. Теперь же от нее требовалось повиноваться только определенным Хранительницам Мудрости и Севанне, поэтому Галина брыкалась и отбивалась, вопила в отчаянной надежде, что ее крики привлекут кого-то, кому известно, что она принадлежит Тераве. Если бы только ей разрешили носить с собой нож! Даже нож стал бы каким-никаким подспорьем. Как так вышло, что этот мужчина не узнал ее? Или он почему-то не знает, что означают эти украшенные драгоценностями пояс и ожерелье? Лагерная стоянка огромна, в ней людей не меньше, чем в крупном городе, однако, по-видимому, все и каждый мог чуть ли не пальцем указать на любимую зверушку Теравы, на эту мокроземку. Наверняка та прикажет с этого парня кожу живьем содрать, и Галина обязательно полюбуется на это зрелище, от первой минуты до последней.

28