Нож сновидений - Страница 228

228

Часть Принятых так же мучилась страхами на предмет ходячих мертвецов и изменений переходов в Башне. И каждый раз, видя перед собой бледное лицо и заплаканные глаза, Эгвейн говорила то же самое, что и послушницам. Только на сей раз она не обращалась к Принятым напрямую, а просто произносила все это себе под нос, но так, чтобы девушка слышала. Метод отлично работал как на послушницах, так и на Принятых. Многие удивленно замирали, когда Эгвейн начинала говорить, и даже открывали рот, чтобы заставить ее замолчать, но в итоге никто так и не произносил ни слова. После ухода Эгвейн лица девушек еще долго хранили задумчивое выражение. Когда она снова появлялась во дворике, Принятые все так же выходили на галерею с каменными перилами, однако теперь они молча наблюдали за ней, словно пытаясь разгадать, что же она такое на самом деле. В конце концов, они узнают ответ на этот вопрос. И сестры тоже.

Если девушка в белом прислуживает Восседающим или сестрам или тихонько стоит в углу, то очень скоро она превращается для них в предмет мебели, пусть даже эта мебель обладает печальной известностью. Если же сестры все-таки замечали Эгвейн, то тут же меняли тему беседы. Однако ей удалось подслушать массу обрывков разговоров, по большей части о планах мщения другим Айя за обиды и проступки. Как ни странно, сестры в Башне считали других Айя куда более важными врагами, чем тех Сестер, что разбили лагерь под городской стеной. И Восседающие тоже недалеко ушли от этого. Имея возможность все это видеть, Эгвейн боролась с желанием отвесить всем и каждой по звонкой пощечине. Скорее всего, когда остальные сестры вернутся в Башню, все вернется на круги своя, но все же…

Ей удалось выяснить еще кое-что. То, что экспедиция против Черной Башни закончилась полным провалом. Некоторые сестры, казалось, отказывались верить в случившееся и пытались убедить себя, что такого просто не могло произойти. Множество Сестер попало в плен после великой битвы и почему-то поклялось в верности Ранду. Эгвейн уже приходилось слышать об этом, но ей это абсолютно не нравилось, как и то, что плененных Сестер связали узами Аша’маны. И тот факт, что Возрожденный Дракон – та’верен – никак не может быть оправданием. Никогда ни одна Айз Седай не давала клятву верности ни одному мужчине. Сестры и Восседающие спорили, кто виноват в том, что случилось, и Ранд с Аша’манами возглавляли список. Однако еще одно имя упоминалось снова и снова. Элайда до Аврини а’Ройхан. Помимо этого постоянно слышались разговоры о Ранде. О том, как отыскать его до начала Тармон Гай’дон. Сестры знали, что близится война, однако никому не пришло в голову предупредить и успокоить послушниц и Принятых, и им отчаянно хотелось заполучить Возрожденного Дракона.

Иногда Эгвейн позволяла себе напомнить им о том, что Шимерин была лишена шали вопреки всем обычаям и устоям, или заметить, что эдикт Элайды по поводу Ранда стал лучшим способом заставить его залечь на дно. Порой она выказывала сочувствие сестрам, захваченным Аша’манами в плен у Колодцев Дюмай, невзначай упоминая при этом имя Элайды, или сокрушалась по поводу мусора, заполонившего некогда девственно чистые улицы Тар Валона. Тут упоминать имя Элайды нужды не было. Все и так знали, кто несет ответственность за Тар Валон. Временами все эти замечания приводили лишь к очередному посещению кабинета Сильвианы и к дополнительным работам по хозяйству, однако зачастую никакого наказания не следовало. Эгвейн старательно запоминала тех Сестер, которые просто просили ее помолчать. Или, что куда лучше, тихо слушали. Кое-кто даже кивал, соглашаясь, прежде чем спохватиться.

А некоторые работы приводили к весьма интересным встречам.

Утром второго дня Эгвейн вылавливала бамбуковыми граблями на длинной ручке мусор из прудов Водного Садика. Ночью прошел ливень, сопровождавшийся жутким ветром, так что листья с деревьев и трава теперь плавали в воде среди ярко-зеленых лилий и бутонов водяных ирисов. Среди них обнаружился мертвый воробей, которого она тихо похоронила в одной из клумб. Две Красные сестры стояли на одном из выгнутых мостиков, перекинутых через пруд, опираясь на резные каменные перила, и наблюдали то за работающей Эгвейн, то за мельтешащими в воде золотыми, красными и белыми рыбками. С одного из кожелистов взмыла стая ворон и беззвучно направилась на север. Вороны! Испокон веков Башня была ограждена от этих птиц. Но Красные не обратили на это внимания.

Эгвейн как раз сидела на корточках возле одного из прудов и смывала грязь с рук после похорон бедной птички, когда появилась Алвиарин, кутавшаяся в шаль с белой бахромой, словно бы утро было ветреным, а не солнечным и теплым. Уже третий раз Эгвейн видит Алвиарин, и каждый раз она почему-то одна, а не в обществе других Белых. Хотя в коридоре ей часто попадались группки Белых сестер. Может, это ключ? Если это так, то непонятно к чему этот ключ, если только Алвиарин по какой-то причине не избегает Сестер собственной Айя. Нет, гниль не могла проникнуть так глубоко.

Поглядывая на Красных, Алвиарин прошла по гравийной дорожке, вьющейся между водоемов, и приблизилась к Эгвейн.

– А ты низко пала, – проговорила она, оказавшись совсем рядом. – Это, должно быть, болезненно.

Эгвейн выпрямилась, вытерла руки о юбку, и снова взялась за грабли:

– Я не одна такая. – Утром после очередного свидания с Сильвианой Эгвейн выходила из кабинета и в который раз столкнулась с Алвиарин. Для Белой это был ежедневный ритуал, о котором шушукались послушницы, недоумевая, в чем же причина такого наказания. – Моя мать всегда говорила: «Не плачь над тем, что уже не починить». Мне кажется, это хороший совет, особенно в данных обстоятельствах.

228